«Дом отдыха»

1.

 

Каждый год молодые и не очень деятели культуры собирались в «Доме отдыха», где проходила, как её называли, творческая резиденция. Творческая резиденция была направлена на то, чтобы дать молодым и не очень деятелям культуры возможность пару недель спокойно поработать: что-то обдумать, что-то написать, нарисовать пару эскизов, поделиться этим всем с коллегами, обсудить, получить обратную связь, почувствовать синергию. На самом деле всё это было банальными двухнедельными каникулами, куда молодые и не очень бежали от семей, детей, людей и города. Хотя сам «Дом отдыха» находился от города близко. Справедливости ради нужно сказать, что почти никто за это время в город не выезжал. И хотя принимать в «Доме отдыха» гостей — друзей, родственников, жён и детей — было не запрещено, правом этим почти никто не пользовался. А на тех, кто пользовался, смотрели как на предателей. Люди не из «Дома» одним своим присутствием разрушали наэлектризованную талантом и умом атмосферу, вынуждали делиться с ними алкоголем, разговором, музыкой и, конечно, бильярдом. Гости к нему как-то особенно тянулись. Как только заходили в фойе, прилипали взглядом к бильярдному столу и, как намагниченные, плелись к нему. Сначала нависали над столом и смотрели, как играют «местные», потом начинали напрашиваться на «одну партию». Так как все «не свои» официально считались гостями, отказать им, по заложенной где-то в глубине сознания традиции, никто не решался. И вот кий уже в чужих руках. Чужак подходит к столу, прижимается к нему и с улыбкой поглядывает на «местных», которые вынуждены сидеть в углу, улыбаться в ответ и тихо ненавидеть. Больше всего, конечно, ненавидели того, кто гостя притащил. Хотя напрямую об этом, тоже по заложенной где-то в недрах сознания традиции, никто не сообщал. 

Постепенно приём гостей стал просто дурным тоном, а каждое появление «чужака» воспринималось как катастрофа. По негласному договору кто-то, кроме самих «отдыхающих», в «Доме» не появлялся. Похожее произошло и с новенькими из «культурного мира». Однажды пару лет подряд компания резидентов собиралась практически одна и та же. Как это произошло, все считали ни иначе как чудом: по правилам дома отдыха в «Доме» должна быть ротация. Каждый культурный человек, то есть не обязательно культурный, а из культурной, то есть творческой среды, должен был иметь возможность подать заявку (представить материалы, над которыми собирался работать, написать сопроводительное письмо и предоставить рекомендательное). И по решению «отборщиков», то есть культурной комиссии, жюри, или как их точно называли никто не знал. В общем, по этому решению имел возможность поселиться на две неделе в «Доме отдыха». Так вот. Два года подряд в «Дом отдыха», несмотря на предполагавшуюся ротацию, комиссию или жюри, заезжали одни и те же люди. Ничего не поделаешь, так совпало. То ли конкурс был небольшой, то ли «заявки» этих людей оказались лучше других, никто точно не знает. Справедливости ради стоит сказать, что авторы, которые попали в «Дом отдыха» два года подряд, были авторами довольно известными и, как принято говорить, «сильными». В общем, присутствие в «Доме отдыха» одних и тех же резидентов оказалось чистой случайностью, проведением, совпадением, без всякого умысла. Это я знаю точно.

Как происходило потом, сказать сложно, но только эта компания из года в год стала приезжать в «Дом отдыха» одним и тем же составом. Каждый год в «Дом» попадало и несколько новичков. Правда, они уже были не в свободном плавании, а как бы под кураторством «старших» резидентов: опекаемые, наставляемые, а больше просто игнорируемые. Они отрабатывали своё одинокое пребывание, что-то писали, что-то даже «показывали» перед всеми по вечерам, чем очень даже развлекали «местных». А иногда, если было настроение у кого-то из «постоянных», получали действительно хороший совет или выгодную рекомендацию. Ради этого и терпели. Таким образом, попасть в «Дом отдыха» стало чем-то настолько желаемым для новоприбывших, что говорили чуть ли ни об огромных взятках, которые получала комиссия (жюри) по отбору, о протекциях, просьбах принять того-то или того-то, личном выборе самих резидентов и т. д. На самом деле всё это неправда. И комиссии, и самим резидентам было совершенно всё равно, кто из новеньких появится в следующем заезде. Может, кто-то из отборщиков и пользовался своим положением, но никто об этом не знает наверняка. 

Ли, как всегда, взяла себе любимый номер, тот, в котором поселилась в свой первый приезд. В «Дом отдыха» она попала совершенно неожиданно и в самый подходящий момент своей жизни — тяжёлый момент. У мужа завелась любовница, о чём Ли узнала от него же. Расставаться он не хотел, но всё говорил о том, что «этот опыт ему нужно просто пережить». Как переживать такой опыт ей, Ли не знала, но расставаться тоже была не готова. Тут её «отобрали» и две недели в новом месте можно было что-то решать или не решать хотя бы какое-то время. Номер Ли достался рандомно, но оказался одним из лучших. Она навсегда сохранила карточку с цифрой «27» и потом просила селить её только туда. Здесь, я знаю точно, элемент дружеских отношений использовался. Куратор резиденции, спокойная, строгая, и внутри очень властная молодая женщина, почему-то полюбила Ли и шла ей на уступки во всём. За что и почему Юлия (так звали куратора) привязалась именно к Ли, с которой и разговаривала-то редко, никто не знает. Видимо, в человеческих отношениях есть вещи совершенно необъяснимые. Ли, впрочем, особое расположение никак не использовала, кроме как в просьбах «дать ей именно двадцать седьмой». 

Среди постоянных резидентов Ли никак не выделялась, никто даже не знал её настоящего имени: то ли Лена, то ли Лиза, то ли Лина. Она всех бесконечно путала, называя каждый раз разные имена, чем и запомнилась. Со временем это даже стало шуткой — Ли без имени, и добавляло к общей атмосфере что-то «своё». Видимо, поэтому её и оставили, других причин не было. Правда, ради справедливости нужно уточнить, что два человека настоящее имя Ли всё-таки знали. Та самая куратор Юлия, которая видела паспорта всех резидентов, и Митя, точнее Дмитрий Сергеевич для всех, но Митя для «своих». Он когда-то давно, когда Ли только начинала свою «творческую деятельность», преподавал у неё на семинарах. Там она ещё представлялась своим настоящем именем — так и запомнил.  Юля каким-то внутренним чутьём понимала, что настоящее имя Ли лучше не «сдавать», а Дмитрию Сергеевичу это было строго запрещено самой Ли. Он из доброго снисхождения к причудам бывшей ученицы всё время грозился назвать её по имени при всех, дразнил этим, но никогда не называл. А вот в коротких разговорах наедине, наоборот, называл только по имени. Как ни разу не запутался, даже сама Ли не понимала, объясняя это тем, что наедине они почти не разговаривали. На самом деле Ли была талантлива, даже известна какими-то своими работами, но всё как-то без особого шума, всё как-то ровно, постепенно, а потому незаметно. Даже здесь сразу по приезду Ли будто растворялась в стенах «Дома отдыха», сливалась с советским финским креслом, мало разговаривала, мало работала и тихо наблюдала за происходящим. Правда, она была очень симпатична внешне и как-то с годами не старилась, демонстрируя каждый новый заезд, что что-то в этом материальном мире может оставаться неизменным. Если среди новеньких оказывался вдруг мужчина, то он сразу же обращал внимание именно на Ли и все две недели старательно её обхаживал. Ли этому улыбалась, пожимала плечами «ну, что поделаешь» и никаких конкретных ответных действий в сторону поклонника не совершала, так и оставляя его в подвешенном состоянии до самого отъезда. После отъезда воздыхатели успокаивались, сами собой растворялись в городе и больше никогда не появлялись. Впрочем, после первого приезда Ли в «Дом отдыха» ситуация её с мужем как-то наладилась. Любовница его тоже как-то незаметно растворилась, прошлое они не обсуждали и жили дружно и спокойно.

Сама Ли, в отличие от других резидентов, которые приезжали каждый год, сами не зная зачем, но яростно оберегали своё право на монополию, причину своих приездов знала. Раз в год именно в «Доме Отдыха» она могла две недели быть рядом, жить вместе, говорить (пусть и редко) наедине с Дмитрием Сергеевичем. Звала она его, как и все, Митей, в общении никак себя не выдавала и была с ним вполне естественна (если не брать ситуаций, когда они оставались наедине). Наедине с ним Ли сразу переходила на имя-отчество, звучало это, конечно, как лёгкая ирония, но удержаться она не могла. А Дмитрий Сергеевич тут же начинал произносить её настоящее имя чуть ли не по слогам, зная, как это действует ей на нервы. Оба всегда старались завершить диалог побыстрее и разойтись. Расходились они, правда, ненадолго. В «Доме отдыха» был вполне себе чёткий и понятный распорядок, который, как ни странно, оставлял мало времени на индивидуальную работу, хотя изначальная цель резиденции была именно в этом.

Сначала завтрак, на который приходили почти все, несмотря на ежевечерние попойки. В два — уже обед, в четыре пили кофе, в шесть — ужин, после ужина наступало время бильярда, который плавно перетекал в посиделки в ближайшем номере. Там разговор заходил о чём угодно, но всегда был оживлённым, интересным и каким-то затягивающим. Даже если речь шла о птицах и орнитологии, а бывало и такое, оторваться было совершенно невозможно. Ты будто проваливался в тёплую молочную воду, которая качала тебя на волнах, убаюкивала, потом накрывала с головой, и снова поднимала на поверхность. Чистая радость необременённости, интеллекта и покалывающего юмора. Солировал обычно Митя. Происходило это так: сначала он молча выпивал несколько бокалов, односложно отвечая на вопросы о том, как провёл день, что написал, что думает по тому или иному поводу; после двух Митя веселел (Ли называла это стадией «обнимания», потому что, если подойти поближе к такому холодному и сдержанному обычно Мите именно «после двух», он обязательно тебя приобнимет); на третьем бокале начинался самый остроумный трёп, в который включались все; четвёртый переправлял Митю, да и остальных, в стадию «полёта» (так Ли называла привычку Мити активно махать руками в процессе разговора). Как правило на этой стадии Ли старалась уйти, чтобы не наблюдать, как Митя вместе со всеми катится в сторону песен Татьяны Булановой. Но когда сил уйти не хватало, то можно было увидеть, как в глазах Мити проступает сначала грусть, потом отрешённость, а потом ледяная холодность. В этот момент Ли никогда к нему не подходила, зная, что Митя может намеренно игнорировать. Однажды он вместо ответа на её вопрос демонстративно повернулся спиной и вышел. Вёл он так себя на этой стадии не только с Ли, а одинаково со всеми. Но «все» этих моментов не замечали или попросту их не помнили. Митя оставался в глазах других безупречным лидером, весельчаком, бесспорным творческим гением и самым, как о нём часто говорили, «прекрасным человеком». Думали они так на самом деле или говорить о Дмитрии Сергеевиче хорошо стало привычкой, как и всё остальное в «Доме отдыха», никто уже не понимал. Я думаю, что он на самом деле был прекрасный человек.

В этот заезд по традиции было двое «новеньких». Катя, молодая ученица Дмитрия Сергеевича, реальная ученица, не как Ли, которая ходила только на несколько его семинаров. И Костя, который вроде бы учился на продюсерском или уже был начинающим продюсером, никто толком не разбирался. Вроде что-то он уже сделал, и кто-то даже видел его работы. Как Костя попал в «Дом отдыха», было непонятно совсем, как туда попала Катя, всем, наоборот, было абсолютно понятно. Ученики Дмитрий Сергеевича регулярно всплывали то тут, то там в столичной, и не только, творческой среде. Все были хорошо пристроены, но то, что они были пристроены, никто никогда не обсуждал. Впрочем, многие из них реально были людьми способными и теоретически могли пробиться сами, поэтому особо никого не раздражали. Или раздражали, но против Дмитрий Сергеевича с его обаянием, коммуникативными навыками и реальным талантом никто бы «переть» не стал. Как ему это удавалось, я до сих пор не понимаю. 

Всё пошло по накатанной. Катя, на правах ученицы Дмитрия Сергеевича, даже осмеливалась подходить к «стареньким» первой, что-то говорить, что-то спрашивать. Из уважения к Мите ей даже отвечали и даже делали вид, что слушают. Ли, в свою очередь, заметила, что ученица бойко общается с остальными, что-то комментирует, как правило невпопад, но с самим Митей ведёт себя сдержанно. Первая не заговаривает, ничего не спрашивает, а если тот обращается к ней, то улыбается совсем как подросток и ищет глазами, с кем бы разделить свою радость и смущение. Однажды Митя встал с кресла, чтобы сыграть на бильярде, подошёл к столу, а в руках продолжал держать книгу, которую до этого читал. Не зная, куда её положить, он кивнул Кате и протянул книгу ей. Катя неловко подскочила, взяла книгу, улыбнулась и с довольной улыбкой посмотрела на Ли. Ли долго смотрела Кате в глаза без всяких эмоций и продолжала так смотреть до тех пор, пока та совсем не сникла. «Ничего между ними не происходит», — говорила себе Ли и продолжала сидеть неподвижно, вцепившись в кресло.

Костя со своей стороны с безошибочным чутьём последовал сложившейся традиции, уловил, в кого тут нужно влюбиться, чтобы не нарушать заведённого порядка, и стал ходить за Ли по пятам. Всё шло как обычно, но появление именно этих новеньких всё же как-то нарушило привычную атмосферу, и никто не мог объяснить почему. Катя вроде была милой, Костя вроде старался быть незаметным, но умудрялся заполнить собой всё пространство. Митя тоже становился рядом с ними каким-то тихим, задумчивым и даже раздражённым. 

Как-то раз после бильярда все не стали собираться в одном из номеров и тупо сидели в фойе. Разговор не клеился, оставалось только пить. Пили много, а новенькие, будто чувствуя свою вину за общую неловкость, пытались придумать что-нибудь «интересное». Катя включила музыку, Костя выключил свет, достал откуда-то диско-шар и зазывал всех танцевать. Удивительно, но это сработало. В темноте все как-то стали мягче, красивее, снова облепили Митю и даже начали подпевать знакомым песням.

Ли, как обычно, села недалеко от Мити, так, чтобы его можно было видеть, но не пришлось разговаривать. Катя нарезала круги неподалёку, аккуратно приближалась и, наоборот, ждала момента максимально минимальной дистанции, при которой разговор становится неизбежным. Митя то и дело поглядывал на Катин «заплыв», а потом повернулся к Ли и позвал её к себе. Такое случилось первый раз за много лет. Ли сначала даже не поняла, что он зовёт именно её, продолжала полулежать в кресле и шевелить губами слова какой-то заезженной попсы. Митя позвал громче, и тут Ли в первый раз почувствовала, как кровь по капле бежит от лица к пяткам. Она медленно встала и, пока делала несколько шагов к Мите, всё пыталась себя уговорить, что «ничего страшного не произошло». 

Тем, кто не знает, что такое больные отношения, конечно, непонятен весь их тонкий, изощрённый язык, но Ли выучила его в совершенстве. Тем более до этого произошло ещё одно событие. Костя, который уж очень старался «вписаться» в компанию, явно перебарщивал со своими ухаживаниями и делал себя всё заметней не только для Ли, но и для остальных. Ли как могла его игнорировала, но тот совершенно не чувствовал, когда можно проявиться, а когда нет, и шёл напролом. Утром она поднималась по лестнице, а Митя спускался вниз (их любимые моменты случайных встреч наедине, когда можно было прямо посмотреть друг другу в глаза, и ничего при этом не говорить). Они почти начали хитро улыбаться друг другу, как откуда-то возник Костя, в два шага догнал Ли и взял её за руку, при Мите. Ли тут же выдернула руку, но Дмитрий Сергеевич сухо и быстро прошёл мимо, будто ни её, ни Кости вообще на лестнице не было. Ли быстро добежала до своего номера, села на кровать и больше десяти минут крутила в голове, как и почему «этот идиот Костя» осмелился на этот шаг и где здесь её ошибка. 

В общем, рядом с Митей она села почти в безнадёжном настроении, но в надежде, что он всё-таки будет хранить их общее молчание. Но Митя, видимо, пошёл на самую явную месть и начал вести с ней вполне обычный, ни к чему не обязывающий диалог. Ли сразу как-то потускнела, в первый раз за долгое время смутилась и начала отвечать что-то совсем невпопад. Митя же вдруг стал необычно весёлым, и, когда Катя наконец «докружила» до него и решилась пригласить на танец, уверенно отказался. «Это конец», — подумала Ли. Её логика была очень проста: теперь он игнорирует не её, а другую. А с ней, Ли, так запросто и по-дружески разговаривает. Митя может так просто разговаривать с женщиной только в одном случае — она ему больше не интересна. «Со мной теперь всё просто, — повторяла себе Ли. — Мы теперь друзья, как все. Как тот, тот и вот тот. Мы теперь — это формальный разговор ни о чём. Скоро дойдёт до того, что он начнёт при мне говорить то, что думает». Пока Ли прикидывала, навсегда теперь это с Митей или просто временное помутнение, подошёл Костя и встал рядом. Видимо, он собирался пригласить Ли потанцевать, но после случая на лестнице никак не решался. 

Пока Костя мялся, Митя встал, взял Ли за руку и пошёл с ней в центр зала под песню Albano «Liberta». Ли поморщилась, потому что под эту песню в гостях часто танцевали её родители. Она ненавидела эти «гости», пьяных родителей и то, что её укладывали спать в доме чужих людей. Чтобы хоть как-то перебить неприятные ассоциации, Ли даже попыталась поговорить с Митей во время танца, но тот только улыбался и прямо смотрел ей в глаза. Всё это было невыносимо. Костя делал вид, что ревниво поглядывает в их сторону, хотя Ли знала, что он предпочёл бы сейчас стоять с «вот теми людьми» в другом конце зала. Там точно было несколько человек, полезных для его будущих проектов. Но роль влюблённого обязывала его сидеть неподвижно и «оплакивать» Ли, по крайней мере, до конца песни. Насколько я знаю, с теми людьми о своих проектах Костя потом всё-таки договорился. 

Когда танец закончился, Митя наигранно склонил голову перед Ли и поклонился. Ли ничего не ответила, пошла разговаривать с остальными и встала к нему спиной. Подождав минут двадцать- тридцать, Ли наконец-то посмотрела в центр зала. Мити уже не было, и она с облегчением поплелась к себе в номер. Костя снова «зарядил музыку», схватил её на полпути и потащил танцевать. Ли уже не сопротивлялась, тем более всем всё надоело, и в их сторону никто не смотрел. Костя всё время ей что-то говорил, а Ли в каком-то отупении смотрела на него и кивала. В конце концов он понял, что ни Ли, ни остальные больше не нуждаются в его игре, сразу стал серьёзнее и сам еле-еле дождался окончания танца. Освободившись, Ли почему-то не стала подниматься к себе по центральной лестнице, а пошла по запасной  —  там и наткнулась на Митю и Катю, которые целовались.

Целовались они медленно, бесстрастно и, видимо, долго. Катя первой увидела Ли и как-то смешно и по-детски выпучила глаза. Это было так забавно, что Ли даже усмехнулась. Митя быстро взял себя в руки и, когда она проходила мимо, автоматически прижал Катю к себе, как бы уступая ей проход. Ли совершенно случайно посмотрела ему в глаза. Оба были в таком недоумении, что казалось, вот-вот кто-то из них пожмёт плечами и извинится. Всё это длилось секунду, а ещё через несколько Ли оказалась у себя в комнате. Она села на кровать, уставилась на дверь и подумала, что нужно ехать домой. Она будет дома и не будет здесь. Не будет этого места, а значит, не будет и Мити. Ничего не будет. «Ничего не будет», — повторяла себе Ли и продолжала смотреть в темноту. 

Мне потом говорили, что Ли так никуда и не уехала и осталась до самого конца. Правда это или нет, я не знаю. Но с Митей они ещё виделись, это я знаю точно.